Павел Суздалев – Заславский
Судьба княжеского потомка часть первая
- Что это за интерьер?! Это разве обои? Освещение! О, боже, где вы взяли
эти лампы?! А мебель! Я в шоке!
- Ты не в шоке. Ты в тюрьме!
*
В голове отупелость, полное оцепенение, ступор, состояние близкое к «коме». Такое ощущение наступило у меня утром 24 апреля 2004 года от рождества Христова. А очнулся я не много не мало, в тюремной камере знаменитой тюрьмы, на «Володарке». Грязная, темная, покрытая рифленой штукатуркой комната, около восьми квадратных метров. Деревянная сцена, высотой сантиметров сорок, на которой расположились я и пятеро несовершеннолетних мальчишек. Я долго лежал, не поднимаясь, и все вспоминал, как я здесь оказался, и что я тут делаю. В голову ни чего не приходило, полная пустота. Я даже не чувствовал, что лежу на голых досках. В камере шумно, ребятишки прыгают, скачут, дерутся, вроде и камера небольшая, но и им этого хватает. Собрали их сюда из разных тюрем, для отправки на этап, по зонам. Все они осуждены на разные сроки, в основном за мелкое воровство.
Каждый из них строит из себя матерого зэка, рассказывает, естественно с большим преувеличением, о своих подвигах, какой крутой он был на воле. Угрожают друг другу, задирают, особенно слабее себя. Каждый обещает на этапе опустить «ближнего». Жизнь в зоне им представляется сказкой, они войдут туда, будут у них свои «кони» и «шестерки» и будут они всех опускать. Особенно им нравиться, что они будут всех опускать.
У меня в голове все не могло вместиться, как я, «Генеральный директор», с тремя высшими образованиями, одно из них юридическое, оказался здесь. Как держаться, какие здесь правила. Я на свободе-то особо ни с кем не общался, но здесь тюрьма, особые, «зэковские», уставы. Со мной ребятишки держались более-менее уважительно, хотя некоторые пытались мне тыкать, но я их резко останавливал. Тюрьма, тюрьмой, а человек всегда должен оставаться человеком. В их дела я не вмешивался, иногда, слегка успокаивал. Принесли баланду, мальчишки встретили ее с восторгом, даже подрались немного из-за нее. У товарища она вкуснее и надо хоть ложку украсть. Уже в зоне я понял, что, таким как они, в зоне хана, их обычно в «конях» держат, либо в «обиженных». Правда, мне до всех этих узнаваний, было еще далековато.
*
Где-то ближе к обеду дверь открылась и нас повели в баню. Выстроили в коридоре, рядом пара охранников, молодые парни из внутренних войск. Высокие, рослые, накачанные солдаты, одетые в красивую форму, при значках. Я сначала не мог понять, что за род войск. Похожи на десантников, но не будут же десантники зэков охранять. Оказываются внутренние войска, так красиво одеваются. Все спокойно, без эмоций, ни одного ишнего движения. У меня для бани все снаряжение с собой было, так как выдернули меня из клиники, где я лечился. Вели нас длинными коридорами, различными переходами, я естественно с моей плохой зрительной памятью и не старался запоминать. Ребята и здесь не угомонились, весело переговариваются, хохочут, рассматривают двери камер, не мелькнет ли какой земляк, в «кормушной» форточке. Баня небольшая, но все поместились. Я неплохо помылся, понимая, что это тюрьма и чтобы не подцепить заразу, надо соблюдать чистоту тела. После бани нас снова повели в ту же камеру и снова мы улеглись на сцену. После бани, да, снова в эту грязь. Это конечно дико, но, увы, ты уже себе не хозяин. Через несколько минут, снова дверь открылась, и нас всех вывели из камеры, и выстроили в коридоре. Стали опрашивать насчет нашего здоровья, осматривать, нет ли ушибов, ссадин, травм. Это тюремный медик, вернее медичка, полненькая, кругленькая, как я позже узнал, фельдшер Анна Ивановна, пришла осматривать вновь прибывших зэков. Я сказал и подал ей мои документы, о том, что я сердечник и прибыл сюда прямо из клиники, где находился на излечении. Она вниматеьно выслушила меня, документы забрала и ушла. Нас снова в камеру. Я лег на сцену и стал впадать в ступор. Мой организм стал так реагировать на окружающую действительность. Это в дальнейшем спасло меня от сумасшествия. Ребята сразу затеяли драку, лидера среди них я не заметил, драку мог начать и самый маленький. Шум, гам и беспрестанные угрозы один одному. Вечером, в десятом часу, открылась дверь, и меня вызвали с вещами. Я, напоследок, добродушно, от всего сердца пожелал ребятам, чтобы к ним подсадили более искушенного зэка, чем я, и чтобы он их "строил" постоянно, может скорей образумятся. Меня коридорами, переходами повели в тюремную медсанчасть.
*
Зашли на второй этаж, и попали в более чистый и светлый коридор. Запахло валерьянкой (здесь это лекарство на все случаи жизни). Завели в палату-камеру, большая, светлая, на окне, правда, не шторы, а металлические решетки-жалюзи, но окно большое. Камера благоустроенная, туалет, вода, койки на каждого зэка, в два яруса. Зашел, поздоровался. Вызвал у всех удивление, как это сюда залетел, т.е. моя фигура не для этих мест. Меня даже это воодушевило, может действительно, чуть-чуть попугают (хотя за что) и выгонят. Рассказал свою историю, что, да как. Зэки энергично, со знанием дела, начали обсуждать мое дело, каждый высказывал свое мнение. До самого утра обсуждали, пришли к мнению, что я временный человек, долго здесь не задержусь. С одним из зэков у нас нашлась общая знакомая, его жена. Она работает медсестрой, где я только, что лежал на лечение. Откуда меня и забрали.
Зэки вначале показались мне серьезными, внушающими уважение, авторитетными по их разговорам. Ну, как же, один по его словам торговал оружием и снабжал им банду. Другой зэк, всю жизнь по тюрьмам и по ссылкам. Третий, грабитель. И, только значительно позже дошло, а сейчас я, убежден, что там, в основном находятся зэковские отбросы. Лежали, в основном те, кто увиливал от нахождения в общих камерах, кто боялся находиться с другими зэками в общих камерах, т.е. те, у кого были грехи перед другими зэками, по законам зоны. Между прочим, они и больше всех активничали в камере.
*
Сидели в лазарете и высокие чины, за так называемые экономические преступления, а проще за воровство и взятки. Двое из «экономистов», сидели здесь в камере. Один директор частной фирмы, совместно с начальником тыла армии, перегонял составы с нефтью с армейских складов, через свою фирму, в Латвию, на чем и погорел, отделавшись восьмью годами лишения свободы, а мог лет на пятнадцать залететь. Другой был в ранге заместителя министра, погорел на банальном взяточничестве, правда, в крупном размере. Иск у него был на восемьсот тысяч долларов. Я думаю, он весь иск и проел в этой тюрьме, адвокаты с него вытянули, да и в медсанчасти бесплатно не лежат, а он уже год здесь находится, симулируя из себя желудочного больного. К слову сказать, здесь я ему свалился кстати. По первому моему образованию я врач-терапевт. И мне приходилось его консультировать для дальнейшей его симуляции. Находиться здесь больше месяца (бесплатно, т.е. если в лапу не дал), не положено. Я думаю, из тюрьмы он выйдет нищим и больным. Дело в том, что у него (я с ним месяц лежал) в конце концов, поехала крыша. Этот министр, взял надо мной опеку и по сути дела спас меня. За год нахождения в тюрьме, он освоился, стал умудренным зэком, научился готовить из имеющих продуктов. Рассказал мне, об обычаях, тюремных нравах, что положено, что не положено, о чем можно говорить, что нельзя. Составил список вещей, которые жена должна была прислать мне, которые здесь мне необходимы. Потом целыми ночами рассказывал мне «сказки», прожекты, как разбогатеть, что он возьмет меня к себе и тому подобное. Я соглашался, поддакивал, хотя сразу понял его, что ни хрена он в экономике не «прет», но думаю, бог с ним, это тюрьма, пусть ему, с его прожектами будет легче. Да и меня он отвлекал этим от моих мыслей, забивал мою голову, хотя и не нужными, но все же не моими, сложными для меня мыслями. Арестовали его год назад, в Бресте, на вокзале, когда он приготовился уносить ноги из страны. Страны, которая его выучила, дала работу, жилье, семью, но которую он обокрал, обгадил. Подошли в штатском, предъявили ордер и на глазах детей и жены увезли сюда, на «Володарку». Шок конечно у него был сильнейший, да тут любой на его месте свихнется.
*
Лежал я на втором ярусе, но при моем весе, моей неуклюжести это, место не для меня. Так что разок даже пришлось свалиться. Здесь мне пригодилось мое медицинское образование. Фельдшера, которые нас обслуживали, знали, что я врач и естественно ко мне относились немного помягче, снисходительней чем к другим зэкам. Я этим воспользовался и стал сам себе назначать лечение. Я прекрасно знал свойства медицинских препаратов (недаром в свое время, я работал начальником аптечных складов). Знал, какие препараты здесь разрешены. И назначил себе как лечение, антигистаминный препарат «димедрол», обладающий сильным седативным действием. В это же время один зэк лежащий, на лучшем месте нашей палаты-камеры (между прочим, с высшим образованием, вдобавок врачебным, но ветеринарным, правда, я всегда подозревал, что самые тупые врачи это ветеринары) был любитель димедрола. Я предложил ему свой димедрол обменять на его койку. Он согласился, тем более мы с ним были в неплохих отношениях. И я переехал на лучшее место в нашей палате-камере. На второй день нахождения здесь в палате – камере, пришла ко мне посылка. Все что мне надо, вернее, то, что здесь нужно для выживания, мне прислали. «Активисты», естественно сразу похватали, схавали, даже спасибо не сказав. Кроме сигарет, которые я сумел оставить себе. Сигареты в тюрьме – это необходимость, это жизнь, что доллары на воле. Без них можно прожить, но жизнь будет тяжелой. Даже наши белорусские дешевые сигареты «Прима», здесь очень высоко ценятся. Я, с помощью этих сигарет, наменял у каптеров, хороших новеньких наволочек, простыней и стал находиться в более, менее человеческих условиях. Навел контакт с девочками-шнырями, которые по решению ДИНа, отбывают срок здесь, в тюрьме, работая в прачечной. Стал отдавать им свое белье, для стирки. Чистота в тюрьме – это первое дело. Да и стало комфортней жить.
*
Здесь же стали происходить небольшие чудеса. У меня с собой был журнал «Криминальное обозрение». Я прочитал там одну интересную статью, о том, как молодой паренек решил расправиться со своей женой, ради того, чтобы отнять квартиру и жениться на своей любовнице. Статья была интересно написана, я даже немного повозмущался над поведением молодого человека, над его жестокостью и вдруг этого молодого человека закатывают, на инвалидной коляске в нашу палату-камеру. Оказалось, что в действительности выглядело гораздо хуже, но только наоборот. Паренек, 28 лет, преподаватель химии в Белорусском Государственном Университете, рано женился.И как оказаось, на стерве. Родители хотя и были против его женитьбы, купили, и подарили ему однокомнатную квартиру и он довольный, стал жить и поживать со своей молодой женой. Но когда сильно хорошо – это тоже плохо. Молодая жена нашла себе любовника и фактически жизнь у них разладилась. Она то, уходила от него, жила у любовника, то вновь приходила, жалко ей было отдавать квартиру, хотя квартира была не ее. Однажды, он приезжает со своим другом к себе в квартиру, жена лежит на кровати, он подходит к ней спросить, какого черта она к нему приехала и вдруг его друг достает нож, который находился с ним и три раза ударяет ножом в спину. Обратите внимание, три раза, не один, не два, а три. Жестоко? Он падает без сознания, они долго совещаются добивать, не добивать его, но все же вызывают скорую помощь, которая увозит его в больницу скорой помощи. Там ему жизнь спасли, но он остался инвалидом первой группы и может передвигаться только на коляске. То есть спинной нерв у него был перебит. Было долгое следствие, но как не странно, срок дали ему. Восемь лет строгого содержания. Что оказалось. Его молодая жена была давно любовницей его друга. Об этой связи он и не подозревал. Друг с его женой вошли в сговор, и чтобы не потерять квартиру решили с ним расправиться. Свалив на то, что якобы он позвал своего друга убить ее и, что он пытался задушить ее, а друг стал на защиту молодой женщины. Хотя, что ее защищать, когда она мастер спорта по борьбе дзюдо, да и нож не стоило бы применять, достаточно оглушить табуреткой (если бы так было в действительности), правда, мастера спорта по дзюдо задушить невозможно. Но это же наш Белорусский, независимый суд. В действительности он конечно зависимый, особенно от денег. Эти деньги и помогли парню и другим оказаться в тюрьме. И как я в дальнейшем подсчитал, сидя уже в коонии, занимаясь деами угоовников, процентов двадцать в наших тюрьмах, сидят невиновные.
*
Здесь же произошло следующее интересное явление. Смотрим телевизор, программу криминал (зэки очень любят смотреть криминалистические программы, а за «боевики» душу отдадут), показывают портрет молодого преступника, в тематике их разыскивает милиция, и вновь открывается дверь, и естественно вводят этого парня. Положили его на второй ярус, надо мной, познакомились. Дима, работает техником–электриком на линейной станции. Прозвали его «телезвездой», выслушали его рассказ. После окончания железнодорожного техникума, работал на железнодорожной станции, получал хорошие деньги, подружился с хорошенькой девушкой, влюбился в нее по уши, эта девушка и довела его до греха. Дима, для поднятия своего имиджа перед ней, решил купить машину, но где взять такие деньги. Вообще-то надо их заработать, как бы и поступил нормальный человек, но это нормальный, а Димка сам по себе. Где деньги взять? Да у проституток отобрать, а то они их слишком много зарабатывают. Дима, купив газету: «Из рук в руки», прочитав ее, нашел объявления жриц любви и недолго думая, взяв огромный гаечный ключ, которым прикручивают рельсы к шпалам, направился грабить проституток. Пару сотен долларов, он, таким образом, наскреб и тут же стал телезвездой, его портрет был вывешен на экранах телевизоров и он прямым ходом попал в нашу камеру. Что-то там у него с почками или как он говорит, милиция при задержании попинала. Таким образом, он заработал себе жизнь в уголовной среде на целых шесть лет. Правда здесь он не пропадет. Я встретился через некоторое время с ним на зоне в Бобруйске, жил он там неплохо. У него золотые руки и блатные определили его в подмастерья. Делать деревянные поделки, что он и делал с большим успехом. Этим он себе зарабатывал на хлеб, да и у блатных был в почете. Он и здесь,в камере, что-нибудь мастерил. Правда, что он техникум закончил, не скажешь, мышление, очень низкого уровня, примерно как у пятиклассника.
*
Жизнь в камере потекла сама по себе, одни приходили, другие уходили, но особо нас не тревожили, как бы свой замкнутый мирок. Хотя свыкнуться очень трудно, обвинение мне не было предъявлено, ордера на арест я тоже не видел.Да и на приговоре меня не было. Просидев, вернее пролежав две недели, я написал петицию начальнику тюрьмы, на каком основании я здесь сижу. Пришел зам. по оперативной работе, сказал, что есть бумага из суда. На основании чего я здесь и нахожусь, но мне не показал. Где-то месяц я сидел как Буратино, без всяких бумаг и предъявления обвинений. И только через месяц пришло постановление суда, о том, что мне дали три года усиленного режима, правда на вынесение приговора меня не было и как говорится, без меня, меня женили. Но все равно стало немного яснее, правда, за что, это уже другой разговор, это я думаю, уже никогда не узнаю. Жизнь потекла дальше. Министр варил, готовил еду, даже один раз умудрился огромный торт сделать, но наши подонки разве оценят, схавали, как будто, так и нужно и даже спасибо не сказали. У меня настроение после вынесения приговора, совсем потухло, я перестал практически с койки слазить, даже на прогулки перестал ходить. Да и не мог я выдержать унижение, когда в толпе, руки назад, под охраной молодых, вышколенных солдат, бродить по этим коридорам. Для меня, по сути, и было самым тяжелым, что мной кто-то может командовать, когда я сам всю жизнь командовал.
*
Пробовал войти в «зэковскую» жизнь. У «ветеринара» выменял плетенку, сделанную из хлеба, но прочностью не уступавшую металлической, пальцы крутить, повертел неделю, но не выдержал, обратно подарил ветеринару, тем более, он долго плакал, чтобы я обратно ее отдал. Брал книги, у министра, в библиотеке, но не читается, да и книги быстро исчезали, сокамерники на них жарили сало. Один держит металлическую (алюминиевую) тарелку, а другие жгут бумагу, поджаривают на ней сало или что–нибудь, жарят. Я похудел, стал стройным. Боли все прошли (советую многим сюда попасть), тюрьма лучшее лечение, недаром многие зэки – Солженицын, Жженов, прошедшие лагеря, долгожители, по много лет живут. Спокойной, обстановку палаты-камеры, назвать нельзя было. Были и споры, и ссоры. Народ в камере, постоянно менялся. У одного из активистов, когда его хотели забрать, и перевести в обычную камеру, произошла истерика. По его словам у него несколько ходок, все смотрящие у него в друзьях, да он сам чуть ли не вор в законе, все пальцы веером держал, а здесь, даже по полу покатался в истерике, взбудоражив всю камеру. Прибежало начальство, нашли какую-то бумагу и его оставили. Общей камеры боится как огня, что там у него, чего он боится, я так и не понял. У министра, за день до его перехода в общую камеру, тоже произошел сбой. Сдали нервы. Он меня чем-то достал. Мне пришлось сказать насчет его крыши, что она у него поехала (это и на самом деле). Он кинулся на меня в драку, но я его осек, подсказал ему, что он еще не дорос, чтобы драться с генеральными директорами. На следующий день его переводили в общую камеру, он заплакал, просил у меня прощения, естественно я его простил, я все же бывший врач и понимаю, что мало кто может выдержать в спокойствии, в такой обстановке. Мы попрощались с ним, обменялись телефонами и его увели. Дали ему восемь лет, усиленного режима. Отбывать наказание, отправили, в колонию усиленного режима №8, г. Орша.
*
Ровно месяц отсидев, в тюрьме «на Володарке», меня направили в СИЗО №1, в Республиканскую тюремную больницу, находящуюся на улице Кальварийская или по простому «Кальварийка». Вот здесь я столкнулся с настоящими зэками. Дело в том, что в Республиканскую тюремную больницу направляют со всех лагерей страны, а их не мало, даже по номерам -22-е исправительные колонии, а еще тюрьмы, СИЗО, и т.д. И все больные зэки сюда. Здесь уже встретились настоящие, матерые зэки, с настоящим волчьим взглядом. Но здесь ко мне подошел, подъехал, нашел во мне близкого по духу человека, Сергей. Зэк с огромным тюремным стажем, больше двадцати лет. Побывал в лагерях практически по всему Советскому Союзу. Сейчас он сидит за умышленное убийство в зоне с особым режимом,- в городе Глубоком, сидит уже шестой год, учится заочно на проповедника-протестанта. Меня как «белого» человека положили на нижнюю койку, в углу, это считается престижное место. Сергей постоянно находился около меня, рассказывал свои жизненные мытарства. Я его слушал часами. Закрою глаза, лежу. А он сидит около меня и рассказывает. Я любил слушать, это меня успокаивало, да и с другими зэками меньше приходится встречаться. Работал он машинистом тепловоза, на торфозаводе. Руки золотые, все умел, все мог. Была у него сожительница, дом, т.е. все, что надо для спокойной жизни. Не было одного выдержки, привык махаться руками. Вот рассказывает мне,
-Иду к себе домой с очередного срока, по дороге встречаю директора своего завода, тот приветливо здоровается, расспрашивает меня. Говорит, отдохнул, завтра выходи на работу, на свой тепловоз. Я, конечно, обрадовался, захожу домой, а там меня незнакомый мужичок встречает, выгнал его, но особо скандалить не стал. Сожительница с работы пришла, спросил. Что, да как? Говорит просто знакомый. Стал ходить на работу, подремонтировал тепловоз. Недели через две прихожу домой, а тот мужичок снова у меня, поговорил с ним по круче, он хватается за топор, я за оглоблю. Оглобля оказалась эффективней, голова раскололась, я в бега, но куда тут убежишь, на двенадцать лет набегал.-
*
Я лежу, слушаю его, иногда поддакну, что-нибудь переспрошу, он довольный и мне хорошо. На обед вместе. Кормили неплохо, особенно по сравнению с общей камерой. Сергей обо мне договорился со шнырем, о стирке белья, а там это не просто, Шныри держатся за свое место, им запрещено общаться с другими зэками. Он же договорился с банщиком, и мы с ним в баню стали ходить через день, а баня в тюрьме, еще раз повторюсь, это главное. Обстановка в больнице ужасная. Палаты тесные, мрачные, темные. Окна есть, но заделаны стеклянными кирпичами с цветным стеклом, т.е. что на улице не видно. Контингент разных мастей, от немощных стариков, до молодых, накачанных, полностью разрисованных зэков. Один из зэков являлся действующим чемпионом мира, по «кик-боксингу». Как говорится - боксера каждый обидеть может, но не каждый увернется. Вот и в его случае один не смог увернуться, а боксер сюда пришел. В палате конечно чистота, стерильность, шныри крутятся, моют, обрабатывают хлоркой, облучают кварцевой лампой, но страх подхватить какую-нибудь заразу, все же присутствует. Немного расскажу о так называемой касте неприкасаемых. Я первый раз столкнулся с ними здесь. Нам в палату положили молодого, лет тридцать пять зэка. И вдруг один из зэков, лежащих в нашей палате, забунтовал, давай его гнать. Что такое. Вызвали «смотрящего» по больнице. Оказалось, этот зэк находится на «положении» (ходит в подозрении на «обиженного») и ему с нами не положено находиться. Он должен был прийти в палату и сообщить об этом, но он этого не сделал. Смотрящий быстро и решительно утряс этот вопрос. Спросил у больных,
- Он вам говорил, что он на положении-
Зэки, что удивительно для меня, подтвердили, что, да.
Тем самым спасли его. «Смотрящий», показал ему верхнюю койку, сказал, лежи, мы проверим тебя. Нам велел, его не трогать. Его положили у нас в палате, но общаться нам с ним нельзя. Так я здесь узнал об этой касте, в дальнейшем, в зоне, мне часто пришлось с ними встречаться, вернее не встречаться, а видеть, так как, там они есть в каждом отряде. По сути дела, в зонах, да и здесь, без них не обойтись, это нужный контингент, но опять это все позже. Вечером Сергей начинает готовить ужин, чай заваривает. Мы с ним поедим, чай попьем, заодно угостим, рядом лежащего, так называемого «смотрящего». В зонах и тюрьмах, смотрящих, как не резаных собак, куда не ступишь, везде «смотрящий». Это зэк, назначаемый блатными следить за порядком, по нашему отделению. Тоже звать Сергей, из Витебска, молодой парень, всю жизнь находящийся по тюрьмам, и нахватавший море болезней. Я с ним находился в хороших отношениях. Он мне подарил записную книжку, естественно сделанную здесь зэками, блокнот из простыни, но от кожи отличить практически невозможно. Натуральная кожа. Здесь у них целый подпольный цех, по производству разных поделок. Блокноты, шахматы, нарды, изделия под золото, серебро. Умельцы удивительные, туфли модные, костюмы. В общем можно приодеться. Но и мошенников хватает, ко мне естественно стали подскакивать, нежными голосами петь, как страдают зэки. Что их надо поддержать, а, между прочим, подпольные цеха работают на блатных, в тюрьме и зоне продать ни чего нельзя, только у особо уполномоченных людей, так называемый «промот» Я бы может купился, но Сергей научил, как здесь поступать, как отговориться. Главное держать себя по смелее, не унижаться и главное, прежде чем сказать, подумай о последствиях сказанного. За свои слова надо отвечать, золотой закон зоны. В больнице сильно не разгуляешься, разрешают находиться, только в палате или коридоре, днем на часок можно выйти во двор. Двор, закрытый зданиями больницы, народу полно, кого тут только нет - вот ходит степенно бывший председатель Дзержинского райисполкома, развратник, вор и бандит, но с большими связями в верхах, поэтому и долго держался, но потом застрелил свою любовницу, прямо в своем кабинете, видите ли, не захотела лечь на диван, и оказался здесь. Правда, не намного, только восемь лет дали. Ну, года два отсидит, и потом опять куролесить будет. Здесь же вышагивает, зэк, с военной выправкой, это бывший генерал-майор, начальник ДОСААФ республики. Работал, работал, видит, настали воровские времена, все воруют, богатеют, и он решил разбогатеть, но ум-то военный, одна прямая извилина в мозгу. Составил договор с одним мошенником о закупке топлива и давай казенные деньги перегонять. Но откуда ему понять, что гоняй, не гоняй деньги безналом, в банке они все равно прослеживаются. Коммерсанты его надули. А он сел на одиннадцать лет. Он подошел ко мне, сел рядом, познакомились, он рассказал свою историю, ну что я мог ему сказать, разговора не получилось, я даже в тюрьме с дураками не могу разговаривать, у меня от глупостей, когда их слушаю, голова болит.
Глядел я со своей скамеечки на толпящихся во дворе людей и думаю, какие же судьбы их сюда закинули, какие жизненные невзгоды их сюда занесли. И, тут же автоматически перекинулся на себя. А как же ты здесь очутился, Генеральный директор, с юридическим образованием. Но вспоминать мне об этом было больно, и я, чтобы сбить мои мрачные мысли перешел на воспоминания из детства.
Продожение следует
|
