К мысли о написании этой повести, меня воздвигли, слова апостола Павла, -
"Да воздадутся Вам, Ваши же, деяния!"
Так, вышло, что я родился в тайге, среди кержаков и чалдонов, у которых,
в душе были заложены и исполнялись, библейские заповеди, не убей, не укради.
Рос в семье с патриархальным укладом, в которой соблюдались все церковные заповеди
и каноны. На пост постились, на пасху стряпали куличи, а в красном углу висела
икона и под ней стояла лампадка, в которой горела маленькая свечка. Церкви
конечно в селе не было, но молитвы перед обедом и на ночь читались. Прадедушка
и прабабушка, с бабушкиной стороны, прутьев от голика не жалели, если ты ошибся
и не ту молитву прочитал, какую положено перед сном, какую перед обедом.
В детстве это было не в тягость. Быстренько прочел и поел, прочел и
уснул. Положено так было, нами детьми это не оспаривалось. Нам ни кто не
втолковывал, что не будешь молиться, в рай не попадешь, и есть бог или нет, об
этом особо ни кто не задумывался. Положено так, значит положено. Постарше стал,
заметил, что чего-то в семье не хватает. Есть прадедушка, есть прабабушка, есть
бабушка, есть отец и мать, но чего-то все же не хватает. Став учиться в школе и
подсчитав свое семейство, понял, что не хватает деда и его родителей, моих,
прадедушки и прабабушки, по отцовской линии. И когда первый раз у бабушки об
этом спросил, то она так яростно на меня зашипела, что надолго отбила охоту об
этом спрашивать. Учась уже в средних классах, прочитав увлекательную книжку, -
«Тайна железной маски», я тоже задумался, вспомнив бабушкино шипенье, за свой
вопрос. Может тоже, какая тайна скрывается в моей семье. К тому времени,
прадеда с прабабушкой уже не было на этом свете, как говорится, почили в бозе и
находились в раю по их деяниям, правда мне об этом ни кто не сообщил, да и едва
ли кто знает. С того света сообщений не бывает. Однажды лазая по чердаку, куда
только в детстве не залезешь, роясь среди различного хлама, скопившегося за
столетия, нашел под толстым слоем чердачной пыли, сверток.Развернув его из старой рванины, обнаружил
короткий офицерский карабин, офицерский ремень, который носили в царской армии
и фотографию, отпечатанную на толстой картонной бумаге, молодого красивого
офицера царской армии, похожего на моего отца. Поднатужившись, подсчитав года,
я понял, что мой тридцати двух летний отец, ни как не мог служить в царской
армии. Спрятав карабин и ремень, прихватив фотографию, я спустилсяс чердака и побежал к бабушке. Показав ее
бабушке, увидел, как она испуганно схватила ее, прижала к себе, намереваясь ее
спрятать. Но потом, заплакав, прижала меня к себе и сказала, что это твой дед
Павел. Но даже и в тот раз, она не сказала мне, где он и что с ним, просто
велела мне об этом молчать. Хотя Сталинские времена прошли, но память о них еще
была жива, и даже мы ребятня знали о строгостях того времени. А прошли они или
нет эти строгие времена, нам тоже ни кто не докладывал. Вот и бабушка от греха
по дальше, спрятала эту фотографию, а я о ней ни кому не сказал, даже своему
отцу. И только уже будучи взрослым человеком, приезжая к бабушке на побывку,
навестить ее, я задал ей свой сакраментальный вопрос. Что это была за
фотография и почему она так боялась ее показывать. И однажды усевшись около
печки, бабушка, как всегда со своей прялкой, начала мне рассказывать о своей
жизни.
Родилась и выросла, здесь в глухой сибирской тайге, на великой реке
Ангаре. Росла обыкновенной девочкой, как и положено, у сибиряков, с малых лет
труженицей, помощницей отца и матери, моих прадеда и прабабушки, которых я
застал в живых, и от которых мне не раз перепадало, прутьями от голика. Конечно,
детские обиды от прута давно забыты, но запомнил, что прадед мой был суровым
кержаком и лишних слов не произносил. Выращивали лен, вымачивали, молотили,
трепали его, пряли из него нити и ткали из него ткань и ковры. У бабушки до сих
пор стоял, тот самый ткацкий станок. Имели несколько островов, на которых
косили и хранили до зимы сено и потом по ледоставу, на лошадях перевозили его к
себе на двор, складывая на сеновал, где мы, детвора, любили на этом сене
кувыркаться. На этих же островах, в заводях сетями ловили рыбу. Дед занимался
охотой и на всю зиму уходил в тайгу, где жил на заимке, добывая пушнину и не
упуская сохатых. Была тихая, налаженная веками жизнь, слегка потревоженная
редкими заходами в село золотоискателей, шедших с удачей, с намытым золотым песком,
с золотых приисков Якутии. Правда, редко какой золотоискатель проходил это
большое кержацкое село. Чаще всего, пропитый и оборванный, он шел обратно на
прииски. Но если и не пропивал свой труд, то всплывал ранней весной, при первом
ледоходе, где-то далеко в низовьях Ангары.
