Часть четвертая

              Простояв на станции определенное ему расписанием время, поезд тронулся и побежал дальше. Павел мрачно посмотрел на уходящий город, но с места не тронулся, продолжая трапезу. Дарья, тоже молча, глядела на  исчезающий, вдали город, только изредка поглядывала на Павла, определяя его реакцию, как говорят у «киношников», на уходящую натуру. В открытое окно вагона ворвался ветер и перепутал Дарьины волосы. Павел рукой отвел пряди и задержав на пальцах, разглядывал их огненный оттенок.                 

                - Красивые волосы,- сказал он тихо.  

                  Они сидели очень близко. Он разглядывал, ее волосы и думал о своем, о том, правильно ли он делает, завлекая девушку и внушая ей не исполнимые надежды.

                  Проскочив Красноярск, до которого у Павла был куплен билет, он, оставив Дарью допивать кофе, сам пошел искать бригадира поезда. Хотя, он и не принял окончательного решения, решил продлить билет до Омска, а там видно будет. После небольшого внушения, сделанного ему бригадиром, билет был продлен. Судьба распорядилась Павлу прокатиться до Омска. Придя снова в вагон-ресторан, где Дарья его поджидала, он сел за столик. Она внимательно на него посмотрела, и в ее глазах читался вопрос. Услышав о продлении билета, глаза ее восторженно засветились, и она не стесняясь, не обращая внимания  на окружающих, обняла Павла и крепко поцеловала. Здесь Павел по настоящему пожалел о содеянном, что ж он делает, зачем внушает не сбыточную надежду молоденькой девушке. Колеса мерно отстукивали на стыках пройденные километры, навевая на Павла мрачные мысли. Он прекрасно осознавал, что в Омске он остаться не сможет. Это бы означало окончательное расставание с Леночкой, а у него в душе теплилась надежда, с ней увидеться.

    Заказав у официантки, двести грамм водочки, он тут же ее залпом выпил, и даже не притронувшись к закуске, повернулся к вагонному окну, оглядывая, убегающие окрестности. Дарья, как бы поняв его мрачные мысли, молчала. Выпила и она немного, только пригубив из стограммовой рюмочки, давая понять ему, что она с ним и его во всем поддержит. Но не поняла главного, что Павел далеко, далеко от нее. Он там, в Усолье. Также, молча, она вытащила его из ресторана, на ближайшей станции, прогуляться, развеяться. Это была станция Ачинск. Сойдя с вагона на перрон, Павел увидел, что притулившись к этому же перрону, стоит, вернее, готовится к отправлению,  поезд Москва – Владивосток. «Россия». Проводницы загоняли пассажиров в вагоны, покрикивая на них, поторапливая их, угрожая закрытием дверей. Они нехотя заходили, прощаясь с провожающими их близкими и родными. Поезд дал продолжительный гудок и вагоны, лязгнув железом, тронулись. Павел, инстинктивно обняв Дашеньку, поцеловав еще в ласковую, гладкую щечку, прошептал ей, - Прости Дашенька, я не могу дальше с тобой ехать». - Он резко вскочил в вагон набирающего ход поезда и только увидел расширенные, наполняющие слезами  глаза Дашеньки, не понявшей и ошарашенной внезапным его поступком. Она даже не успела ему крикнуть прощальное слово, как поезд набравший скорость, унес Павла в обратный путь.

       - Гражданин, вы что вытворяете, почему на ходу прыгаете, где ваш билет – услышал как в тумане, Павел, голос проводницы. Особо, не вглядываясь в лицо проводницы и не отвечая ей, он достал из кармана деньги и протянул ей.

                – До, Красноярска.-

  Она выбрала понравившуюся ей бумажку и молча довела его до купе.

- Располагайтесь. Чайку?-

-Пожалуйста, по крепче.-

Проводница принесла горячего чаю и тихонько показала на захваченную предусмотрительно бутылочку водки. Павел молча показал ей пальцами сколько ему налить. Проводница снова ушла и вернулась, принеся жидкость в разовом бумажном стаканчике. Расплатившись, Павел глотнул принесенной жидкости, запив ее горячим чаем. И тут только глянул на своих соседей по купе.

      У окошка, тихо как мышка, сидит миловидная девица, не отрывается от книги.

         - Скромница,- оценил ее Павел.

Напротив нее, обмотанная тетка, слегка наклонившись, поворачивает голову к окну, скашивая глаза на севшего на ее полку, Павла. За теткиной нелепо укутанной, бесформенной фигурой он замечает женщину, которая сидит у окна, спрятавшись за тетку,  спиной к двери. Видна голова женщины, видны ее плечи. Волосы у  нее темно-русые с золотистым отливом, пышные, они собраны на затылке в узел и слегка приспущены на виски. Узел же спрятан под  маленькой цветной платочек с каким-то  искусственным непонятным рисунком. Чувствуя, что здесь не особо рады его вселению, он вышел из купе, В вагоне было  тихо.  Бурые  ковровые  дорожки заглушали  шаги проходящих пассажиров. Встав у окошка, он простоял так, до самого Красноярска, где, не прощаясь с обитателями купе, вышел из вагона и удалился, не торопливой походкой, к стоящему, как бы ждущему его троллейбусу, идущему в центр города.

               Выйдя в центре из троллейбуса, он направился к речному вокзалу, полюбоваться Енисеем, походить по одной из красивейших набережных России, посмотреть на изменения прошедшие с последнего пребывания, здесь Павла. Енисей также величественно нес свои воды к Ледовитому океану. Набережная по прежнему была прекрасной, но самое прекрасное это, конечно гуляющие по бульвару, красноярочки. Недаром считающие красивейшими, прелестнейшими созданиями нашей страны. Павел даже прогулялся за одной парой девушек, неторопливо фланирующих по набережной, но знакомиться не стал, понимая, что он здесь не задержится. Прогулявшихся, полюбовавшись видами Енисея, девушек и города, Павел отправился в аэропорт.  Купив билет, на самолет, летящий до Богучан,  походив до отлета по аэропорту, выпив кофе, он взошел на борт самолета, удобно устроившись в кресле, он стал оглядываться. Не найдется ли из пассажиров этого рейса, кто из его земляков. Но ни кого не нашел, да и едва ли он кого и мог найти. Так как на родине он давно не был и ни кого из своих земляков, не помнил. А лететь он решил к себе на родину, к отцу, бабушке, в село, находящееся километров в двухстах, от Богучан. Старинное сибирское село Проспихино, где Павел и родился. Но туда из Красноярска самолеты не летали, так, что в Богучанах придется сделать пересадку и дальше плыть водным путем, что даже очень устраивало Павла. Он никуда не торопился. Хотя Богучаны и небольшой поселок, но это был перевалочный пункт, для  жителей нового города Кодинск, своего аэропорта еще не имевшего. Город, построенный  для проживания строителей Богучанской ГЭС, и жителей затопляемых поселков, недалеко от Проспихино.

       Небольшой двух моторный, «антон», был практически заполнен.

- Пожалуйста, пристегните привязные ремни,- услышал, Павел голос стюардессы.  

Пока он пристегивался, моторы взревели на полную мощность, и  весь  самолет, завибрировал, удерживаемый на месте тормозами.

       - Поехали, - повторил про себя, Павел, слова Гагарина, когда рев двигателей  стал  глуше. Его слегка вдавило в  кресла,  самолет  все  быстрее  и  быстрее  бежал  по

взлетно-посадочной полосе. Внезапно резкий крен вверх, подсказал ему, что самолет оторвался от земли. Они  уже в воздухе, рев моторов перешел  в  ровный  гул.  Набирая  высоту,  самолет сделал крутой разворот, и Павел увидел, как удаляются здания аэропорта и под крылом проплывает широкая лента Енисея. Небольшим самолетам Павел больше доверял, в смысле безопасности полета, чем большим «тушкам», но все же небольшой страх в нем присутствовал и чтобы его заглушить, он закрыл глаза и заставил себя заняться воспоминаниями. Но не теми, что с ним недавно произошли, которые были ему неприятны,  а воспоминания детства, которые прошли, в родном далеком селе.

                                         Продолжение следует.

 

                                                                                 Очарование судьбы

                                                                                          часть пятая

                                                    

        Сколько он помнил себя, рядом с ним всегда была бабушка, настоящая русская княгиня, коей она и была. Которая любила своего внука, конечно своеобразно, то есть давала ему полную свободу, не загружая своими просьбами и заботами, как это принято в сибирских деревнях. Который рос непоседой и целыми днями пропадал, лазая по деревьям, собирая черемуху, от которой вечно рот был черным, либо на Ангаре, часами из нее не вылезая. Зимой больше находился в избе, все же сибирские морозы не позволяли долго бегать по улице. Тогда приходилось чаше залазить на печь, чтобы по меньше попадаться на глаза деду. А он был сурового нрава человек, мог свободно и по затылку задеть, что и попадало. Сестра в этом отношение была другой, спокойная, не по годам рассудительная. Да и бабушка к ней по-другому относилась, чем к Павлу. Хотя она Павла и больше любила, но скорее всего, как меньшего, которого все любят, независимо какой он, просто как меньшего. А, ее как помощницу, наследницу, да и сестра и всем походила на бабушку, такая же красавица была и с младых лет помогала по дому. Вспоминая избу, в которой родился и проживал в младенчестве, помнит, что изба большая, теплая, из натуральных лиственничных бревен. Построена она была основательно, надолго, на века, что, по почерневшим от времени бревнам, ей и было. Постарше став, Павел заметил на стене висевшую фотографию военного человека.  Увидев однажды, что Павел рассматривает эту фотографию, бабушка сама подошла к нему, обняла его, поцеловала  и сняв фотографию со стену, сказала, что это твой родной дед, Павел. И снова обняв его, сказала,

            - Как ты на него похож, как будто это он в детстве.-

Но кто он, она не объяснила, а расспрашивать ее, в том возрасте Павел не догадался, да и едва ли, что он, что-нибудь бы понял. Но на данный момент, он понял, что дед Николай, которого он считал своим родным и от которого иногда ему доставались подзатыльники, ему не родной. Правда, отношение к нему от этой правды Павлом, не изменилось. Как был дед, так дедом и остался, да и подзатыльником не уменьшилось. И только, через десятилетия, когда Павел приехал на родину в гости, когда и деда Николая уже не было. Павел вспомнил про фотографию и бабушка, сидя с ним вечерами около топившей печки, стала рассказывать историю своей жизни.  Многое она сама не понимала, да и откуда. Родилась и выросла, здесь на Ангаре. С ранних лет помогала своим родителям. Два года ходила в школу. Школа была, церковно-приходская, в которой поп обучал писать и читать, налегая на святое писание и молитвы. Но Павла всегда удивляло ее жизненная стойкость, умение и логичность. Хотя она и училась в церковно-приходской школе, но верующей не стала. Она как бы была не от мира сего. Эта женщина, была от природы княгиня. И бог, не смотря на ее неверие  в него, в двадцатых годах, в молодых годах ее девичества, послал ей в спутники жизни, молодого офицера армии Колчака, князя Суздалева-Заславского, родного деда Павла. В годы гражданской войны, он отступающий со своим отрядом, от наседавшей большевистской сволочи, от палачей в кожаных тужурках, ушел сюда вглубь Сибири. Решив здесь переждать смутное время. Женившись на молодой красивой сибирячке. Сделав ее княгиней, правда титул ей добра не принес, а наоборот, приходилось умалчивать, да и о деде нельзя было упоминать,  Собственно, она о нем и редко вспоминал, а о титуле тем более, она не представляла, что это такое и с чем его жуют. Это она Павлу и сидя тихими вечерами, перед потрескивающей горящими поленцами дров, печкой, рассказывала.  Перед дедом она всю жизнь благовела,   Он ей казался всегда загадочным, сильным и привлекательным. Но жить им вместе пришлось не особенно долго, добралась советская власть и сюда, в далекое сибирское село, пришли страшные тридцатые годы и увезли деда и не вернулся он больше и даже весточки о нем не прислали. Знает бабушка, что много народа тогда увезли, многих и здесь, на месте порешили.  В конце нашей  улицы, в конце села, глубокий овраг.  На  дне его пенился ручей, огибая серые мрачные валуны. Там же белели человеческие кости. И мы, ребятишки играли ими, не понимая, чьи они и что играть ими кощунственно. Там же, на этом своеобразном кладбище сваливали мусор, валялись обломки телег. В этом овраге и занимались злодейством приезжие и местные пролетарии. Расстрелами занималась так называемая чрезвычайная комиссия, под руководством приезжих комиссаров, но был среди них и местный, ангарский уроженец, Воронцов. Трое их было в чрезвычайной комиссии. Жиденок у них заправлял,  маленький такой, худощавый, с неопрятной бородкой клинышком, в тужурке. Он был председателем "чрезвычайки", второй - его ближайшим помощником. И в пристяжку к ним был Воронцов. Чем он бабушке запомнился. Тем, что он был из нищей семьи, вследствие  пьянства, что для сибиряков было величайшей редкостью. Как и всякий пролетарий, он ненавидел своих тружеников, односельчан. Он, живший попрошайничеством и воровством у своих же соседей, за что неоднократно бывал битым, с энтузиазмом пошел в расстрельную команду, решив изничтожить многих ненавистных ему односельчан. Попав в подручные,  дорвавшись до власти, любимым его занятием, или удовольствием,  было убивать собственноручно и в пьяном виде. А пьян он был ежедневно. Ежедневно гибли десятки людей в величайших мучениях. Дешева была жизнь в Сибири. Если убивали просто - это счастье. Но часто, прежде чем убить, мучили. Кровожадность комиссаров создавала кровожадность и разнузданность среди их подручных. Бабушка рассказывая об этом, утирала платком нахлынувшие слезы, но злобы на них не испытывала, время унесло. Да и бог наказал этих злодеев. После отъезда комиссаров, Воронцов исчез и был найден всплывшим, далеко в низовьях Ангары, случайными рыбаками. Но и эти рыбаки, знавшие о его злодеяниях, не стали его хоронить, а вытащив из Ангары, закинули в овраг, на съедение волкам и медведям.

            Отвлекло Павла от своих воспоминаний, то, что самолет тряхануло, от чего у него моментально ухнуло сердечко. Очевидно, самолет попал в воздушную яму. Да и моторы самолета стали работать глуше. На снижение идем, понял Павел. Стюардесса вышла из кабины и попросила всех пристегнуть ремни, сообщив, что самолет идет на посадку. Приземлившись и выйдя из самолета, на поле аэродрома, представляющее собой, обыкновенную земельную полосу земли, на краю которой стояло маленькое деревянное здание, на котором читалась надпись,- Богучаны-.

 Сориентировавшись, он пошел в сторону Ангары. Решив сесть на попутный речной транспорт и рекой добраться до Проспихино. Конечно можно было лететь маленьким самолетом, но он полетит только на следующий день, а ночевать в гостинице не хотелось. А если рекой плыть, то к утру будешь в Проспихино. Пассажирский речной транспорт, он тоже знал, ходил только днем, а уже вечерело. Значит оставалось плыть только баржой. Выйдя к причалу, он увидел караван барж. Подойдя к шкиперу, спросил у него, куда идут. Узнав, что на Кежму, поинтересовался, будут ли заходить в Проспихино. Да, есть у них груз туда, в сельпо. Узнав, что и Павлу туда нужно, он показал на одну из барж,

         - Заходи, места хватит, утром будем в Проспихино, скоро будем отшвартовываться-.

       Павел зашел на баржу. Это была огромная железная посудина, стоящая в связке с другими баржами, груженная деревянными и железными ящиками, мешками с мукой, сахаром. Всем тем товаром, каким торгуют сельские магазины и в чем нуждаются ангарские жители. Все это лежало и стояло на открытой всем ветрам, палубе. Павел пристроился на один из ящиков поменьше, рядом с дюжим мужиком,  красным,  обветренным, плохо побритым, а точнее уже слегка заросшим, слегка выпирающими скулами лицом. В потертом, затасканном, грязно-желтом полушубке, в монументальных,  высоких, черных ичигах с огромными, какими-то доисторическими подошвами и в серой облезлой шапке с не завязанными, смешно торчащими в стороны ушами. На груди у него болтался огромный бинокль.У его ног на полу стоит обитый железом сундучок  с  широким  брезентовым ремнем. Он дремлет. Голова его ежеминутно падает на грудь, и он ежеминутно вздрагивает,  просыпаясь,  чтобы, поглядев, осоловело в пространство, снова заснуть на минуту, а после снова проснуться. От борта баржи отошел буксирный катер. Шкипер и его команда засуетились, забегали. Стали сматывать чалки, крепившие баржу с берегом. Подцепили буксирный трос к катеру, трос натянулся, баржу дернуло и караван из пяти барж, тронулся вверх по течению реки. Павел с нескрываемым удовольствием смотрел, как постепенно караван набирает ход и медленно проплывает, удаляется причал и растворяются в пространстве, Богучаны. Павел осторожно потрогал мужика за плечо, решив попросить его дать бинокль, решив полюбоваться ангарской природой. Мужик, недовольно приоткрыл глаза,

                                   -Чего тебе?-

Извинившись, назвав себя, попросил у Федора Ивановича, как назвал себя сосед, бинокль.    Так, он познакомился с местным плотовщиком, коренной сибиряк, всю жизнь проводивший плоты по Ангаре и Енисею. Попросив у него бинокль, Павел долго всматривался в берега реки, осматривая прибрежные горы, скалы, ища какую-нибудь живность на берегу. Все хотелось увидеть медведей, ловящих рыбу. Это вспомнилось снова детство, когда он действительно видел на берегах Ангары, медведей добывающих рыбу. Но времена прошли, медведи, скорее всего, исчезли. Рассказав своему соседу, откуда он, куда плывет, послушал его рассказы. Федор Иванович старый плотовщик, Настоящий русский мужик, истинный сибиряк, знающий великую реку на протяжении тысяч километров, как свои пять пальцев, с плотами прошел Ангару вдоль и поперёк, много ходил по Енисею. Он оказался очень интересным рассказчиком. Слушание его произвело истинное удовольствие на Павла. Кроме него и Павла, еще были пассажиры. Напротив, на лавке сидели две женщины - старая и молодая. Старая, одетая в рабочую фуфайку, сверху обмотанная  какими-то платками, собравшаяся очевидно путешествовать на северной полюс. Восседает неподвижно, с  деревянным,  ничего не выражающим ликом, держа на коленях корзинку,  тоже  обвязанную  какими-то тряпками. А молодая ничего себе девица, миленькая, с чистым личиком, в меру накрашенная и напудренная, в коричневой шерстяной кофте, в спортивной мужского фасона шапочке, в коричневых же, явно заграничных, модных сапожках. Она читает книжку и иногда  улыбается  прочитанному, изредка отвлекаясь от читки. Несколько минут глядя на проплывающие мимо берега и любуясь ими.  Но книжка  ей нравится больше, и она, снова, наклоняется к ней и снова, вчитываясь в содержание повествования, улыбается.

        Сумерки густеют. Федор Иванович окончательно заснул, приняв интересную позу, сгорбившись, обняв руками колени, сверху прикрывшись своим полушубком. Очевидно, сказывалась многолетнее хождение на плотах. Закат становился багрово-красным. Девушка, отставив от себя книжку, накинула на себя пальто. И здесь он понял, почему все одеты тепло, можно сказать, по-зимнему. Резко похолодало, с реки подуло встречным холодным ангарским ветром. Вот она сибирская, ночная прохлада. Павла зазнобило. Пришлось пересесть, спрятаться за огромные деревянные ящики, груз, который шел на барже. Но это мало помогло. Укрывшись от ветра, холод по-прежнему донимал его. Женщины заметив, что он подмерзает, попеняв ему, что он не взял теплой одежды, сев на открытую речную баржу, предложили ему старую фуфайку, на которой они сидели. Поблагодарив их от души, Павел накинул ее на плечи. Спрятавшись в ней от холода, почувствовав себя более комфортно, он закрыл глаза и заснул. 

   Проснулся он от пронизывающего холода. На реке все было окутано туманом. Берега виднелись сплошным темным пятном. Соседи также проснулись и копошились в своих вещах. Павел поздоровавшись, пожелав им доброго утра, отошел от них подальше и занялся гимнастикой, решив согреться. Размявшись, почувствовав себя бодрее. Федор Иванович, принес от шкипера, большой медный чайник и предложил всем чайку из брусничника. Горячий чай, окончательно взбодрил Павла. Солнце пробилось сквозь туман, который моментально рассеялся, утро заиграло всеми цветами радуги. Караван, неходко, но упорно шел вперед.

                  -Кодинская шивера,- произнес Федор Иванович, увидев буруны на воде. Кодинская шивера, значит, сейчас покажется Проспихино, подумал Павел. Посмотрев вдаль, он увидел на правом берегу, на высоком угоре, деревянные избы. Знакомые очертания своего родного села. Проспихино.

               Снова зашевелилась, забегала обслуга каравана. Буксирный катер, на ходу сбросил буксирный трос. Сам, на полном ходу сделал разворот и причалившись к борту первой баржи, зацепившись за нее, поймал уплывающий по течению, караван. И уже здесь, прибавив обороты моторов, повел баржи к берегу. Уткнув баржу носом к берегу, команда зачалила ее, за огромные валуны, лежащие на берегу. Команда баржи бросила на берег сходни.  

     &n